АРМЕН, роман, 2005

Часть вторая, глава вторая

 

1

Нижний Китак от Верхнего Китака отделяла тонкая, но довольно густая лесополоса, а с двух сторон его ограничивали, как бы беря в клещи, рукава реки. Это было старое, забытое поселение, где никогда не выветривался влажный болотный дух, смешанный с прогорклым запахом выжженной травы, постоянно приносимым ветром из бескрайних пустынных степей. Главная дорога, делившая эту дикую местность на две части, имела тот же запущенный и безнадёжный вид, как и бесформенные нагромождения тянувшихся вдоль неё жалких лачуг и хижин, которым, кажется, не было конца. Среди них то здесь, то там возвышались редкие особняки, похожие в этой повсеместной серости на случайные светлые пятна, ещё резче подчёркивающие общее убожество. Чем больше углублялся Армен в Нижний Китак, тем глубже укоренялось в нём это грустное впечатление. Отыскав, наконец, нужный адрес, он увидел, что дорога выходит за пределы Китака и, пересекая реку, теряется в непроглядной дали.

С правой стороны высилась роща гигантских деревьев, сквозь которые виднелись какие-то продолговатые уродливые строения. Впереди, в примыкающем к роще обширном поле серо-зелёного цвета, весело резвилась ребятня. Когда Армен подошёл ближе, все дружно прекратили игру и с любопытством уставились на незнакомца. На вопрос, знают ли они где находится мастерская, ответили все сразу – “Вон там!.. Вон там!..” – подняв невообразимый гвалт.

Армен улыбнулся и, закрыв уши ладонями, присмотрелся к детям: в основном это были малыши, большеглазые, похожие друг на друга, вывалявшиеся в пыли, босые и полуголые.

– А где живёт сторож мастерской, можете сказать?

– Он спрашивает про Ату, ха-ха-ха! – толкаясь и заливаясь смехом, снова расшумелись дети. – Ему нужен Ата!

– У Аты нету дома! – крикнул кто-то из них. – Он живет в лесу, как волк, а по ночам воет. Вот так: у-у-у! – Малыш встал на четвереньки, запрокинул голову и завыл, подражая волку.

– У-у-у-у!.. – немедленно подхватили остальные, и снова поднялся страшный шум.

– Прекратите! – Мягкий девичий голос не потонул в общем гаме, его услышали. Из-за деревьев, отделившись от их тени, появилась тоненькая хрупкая фигурка. Это была юная девушка, вступающая в пору совершеннолетия, с круглым милым личиком и просыпающейся женственностью. Плавной походкой прорезала она неистовую ораву ребятишек, остановилась перед Арменом и с подчёркнутым достоинством спросила, какая нужда привела его в это место. Грусть, затаившаяся в глубине её выразительных глаз, удивила Армена. Он сказал ей, что здесь собираются строить “Детский мир” и что он ищет сторожа мастерской.

Малыши, окружившие Армена и внимательно слушавшие, снова стали шуметь.

– Детский мир!.. Детский мир!.. – Они радостно толкались, прыгали, кувыркались.

– А нам разрешат играть в этом детском мире? – спросил один из них.

– Конечно, – улыбнулся Армен.

– В любую игру?

– В любую.

– Ух ты! – восхищённо отозвались дети. – Мы будем играть! Будем играть!

– А как тебя зовут? – прищурив глазки, спросила какая-то бойкая девчушка.

– Армен.

– Армен построит детский мир!.. Армен построит детский мир!.. – Она стала хлопать в ладоши и притоптывать. К ней присоединились другие ребята, и вскоре образовался весёлый хоровод.

– А меня зовут Марта, – сказала вступающая в совершеннолетие красавица, потом неожиданно зарделась и опустила глаза. – Знаете, Ата пьяница, он  одиноко живёт в мастерской, говорят у него нет даже постели, и он спит на опилках. Он никогда не бывает трезвым и неизвестно, чем занят. Никто не видел чтобы он работал, зато он очень любит рыбалку, и каждое утро возвращается с реки, – с удочкой в руке и, конечно, пьяный: пошатывается и поёт, – обстоятельно информировала Марта. – Ата не местный, он приехал откуда-то издалека. Все его боятся, потому что он очень жестокий. Говорят, убить человека для него так же просто, как овцу зарезать…

– Откуда ты всё это знаешь? – перебил Армен слегка обеспокоенно.

– Ну… это здесь все знают, – Марта взглянула на него и не без жеманства улыбнулась.

Армен понял, что девушке приятно с ним болтать, и все эти подробности она приводит просто, чтобы продлить разговор.

– Ты должен быть очень осторожным, Армен, – с какой-то интимной заботливостью сказала Марта, устремив на него свои красивые грустные глаза. – Пойдём, я покажу тебе мастерскую Аты.

– Я сам её найду, Марта, – сказал Армен.

Он оставил её и направился в сторону здания напротив, бо'льшая часть которого была скрыта деревьями.

 – Я подожду тебя здесь, – крикнула вслед Марта.

Армен улыбнулся.

Выйдя на поляну, напоминавшую ухабистую целину и простиравшуюся до самой дороги, Армен остановился: его внимание привлекли руины дома, почти полностью заваленные мусором и заросшие колючим кустарником. Он вспомнил родительский дом, и сердце у него сжалось. Одновременно он подумал о том, что можно восстановить жилище и поселиться в нём, причём сделать это следует в первую очередь, поскольку таким образом будет решена проблема крыши над головой. Эта мысль воодушевила Армена. Он прошёл вглубь деревьев и вскоре оказался в огороженном брёвнами пустынном дворике какого-то старого дома. Здесь был маленький родник. Из тонкой, съеденной ржавчиной железной трубы вода с монотонным бульканьем стекала в замшелое деревянное корытце и затем пропадала в неожиданно тёмной зелени. Вода была тепловатой и пахла ржавью, но пить было можно.

Дверь мастерской была раскрыта настежь. Внутри царил беспорядок: куски необработанной древесины, разрозненные кучки покрытых пылью и ржавчиной инструментов, мотки небрежно скрученной проволоки – всё валялось где попало. По углам отливали чёрным густые сети паутины, они свисали с потолка и едва уловимо покачивались. Чувствовалось, что здесь не работали с незапамятных времён. Армен громко позвал хозяев, однако никто не откликнулся, голос канул в полумрак. Тогда он осторожно сделала несколько шагов, упёрся в какой-то ящик и посмотрел по сторонам. Услышал за спиной сдавленный храп и различил в глубине помещения приоткрытую дверь. Он подошёл и толкнул её, но шире она не открылась. Кое-как протиснувшись боком, Армен оказался в маленькой, похожей на камеру комнате, в которой высились два холмика утрамбованных опилок, а между ними в полосатом свете, падавшем из накрест заколоченного узкими кусками фанеры окна, лёжа на спине угрожающе храпел внушительного вида мужчина. Его дыхание наполнило комнату отвратительным запахом скисшего вина, который как нельзя лучше соответствовал его облику тупоголового мясника. Одутловатое лицо покрывали бесчисленные рубцы и ссадины, терявшиеся в жидкой бороде. Голый, без единого волоска череп, выдающиеся скулы, большой расплющенный нос, глаза, упрятанные под густыми чёрными бровями, а на распахнутой груди – сероватого цвета татуировка: волк с окровавленной пастью вонзил свои острые клыки в тело птицы с подбитым крылом, и взгляд его, устремлённый вдаль, таил ненависть… Повсюду вокруг валялись пустые бутылки, огрызки хлеба и рыбьи головы, засаленные куски бумаги и грязная обтрёпанная одежда. Некоторое время Армен с отвращением смотрел на спящего; казалось, это вовсе и не человек, а некое безымянное создание, из полуоткрытого рта которого вырывалось смрадное дыхание смерти. Неожиданно спящий пошевелил своей огромной лапой, пытаясь отогнать муху, норовившую сесть ему на нижнюю губу. Армен подошёл ближе, наклонился и резко потряс его за плечо.

– Проснись, меня прислал к тебе Скорп.

Человек приоткрыл мутные глаза, недовольно что-то промычал и повернулся на другой бок.

– Проснись, Скорп сказал, чтобы ты мне помог…

– Сам возьми что надо… – не открывая глаз, пробормотал человек.

– Ата!

Во сне лицо человека исказила недовольная гримаса. А потом снова раздался ужасающий храп.

 

 

2

 

Захватив из мастерской несколько необходимых инструментов, Армен энергично взялся за дело. Он стал расчищать развалины от нагромождений мусора, полусгнивших досок, сорной травы. Малыши радостно бросились ему помогать. Армена глубоко тронул этот искренний порыв. Правда, он велел им немедленно удалиться, ведь они могли себя поранить, но детей это не остановило, они увлечённо разгребали мусор, извлекали оттуда небольшие куски дерева, то и дело обвиняя друг друга в том, что им мешают и “вертятся под ногами”. В конце концов, Марте удалось с помощью уговоров, убеждений и угроз увести их в сторону. Вскоре дети снова увлеклись своими играми и забыли об Армене, а Марта вернулась и, прислонясь спиной к стволу дерева, с улыбкой наблюдала за его действиями, время от времени совсем по-взрослому давая ему советы.

Армену было приятно присутствие Марты, он постоянно ощущал на себе теплоту её заинтересованного взгляда. Марта рассказывала о своей семье. Её отец, работая в каменном карьере, получил травму позвоночника и теперь прикован к постели. Он очень печален и по ночам иногда плачет тайком. Она старается его развлекать, читает ему всякие забавные истории, но он не реагирует, смотрит не мигая в потолок и молчит. Мать всегда хмурится, всегда раздражена, потому что работает день и ночь, но не может свести концы с концами. Марта старшая из детей, а всего их пять сестёр и один брат. Она очень любит музыку, терпеть не может стихов и мечтает стать учительницей. Придёт время, когда их маленький пыльный посёлок превратится в большой и светлый город, а она будет учительницей в большой и светлой школе. Наверное, после “Детского мира” у них построят новую школу. Это ей подсказывает сердце…

Занятая своими мыслями, Марта немного помолчала, потом спросила о новом законе.

– По правде говоря, понятия не имею, что это такое, – ответил Армен. – Я впервые услышал о нём только здесь.

Марта переступила с ноги на ногу, ничего не сказала. Армен перехватил её угрюмый взгляд.

– Тебе грустно? – спросил он, опершись на лопату.

– С чего ты взял? – Вопрос застал её врасплох. – Я просто думаю.

– О чём же ты думаешь?

– Да так… – Марта растерянно потупилась. – Просто думаю.

– Гм… – Неизвестно почему у Армена мелькнула мысль, что мечта Марты скорее всего так и останется мечтой...  

– Мороженое, мороженое, вкусное мороженое! – донёсся до них крик издалека.

На углу последней улицы остановилась маленькая белая тележка, и пожилой продавец громко созывал покупателей.

– Мороженое, мороженое! – подхватили малыши ликующими голосами и, бросив игру, опрометью кинулись к тележке.

Обступив её со всех сторон, они наперебой стали просить продавца дать им мороженое, но тот проворно захлопнул крышку ящика и отрицательно помотал головой. Тогда один из малышей что-то крикнул и помчался назад. Вскоре он запыхавшись остановился перед Арменом.

– Армен, ты купишь нам мороженое? – спросил он, проглотив слюну.

– Ни в коем случае, – вмешалась Марта. – Идите домой, возьмите деньги и покупайте сами.

Малыш потупился да так и остался стоять.

– Вот всё, что у меня есть, – сказал Армен, доставая деньги. – Я могу дать вам столько, на остальное мне надо жить. – Он отсчитал треть суммы и протянул её ребёнку. – Поделите так, чтобы каждому досталось, хорошо?

– Ага, – кивнул малыш и, весело подпрыгивая, помчался к тележке.

– Спасибо, – сказала Марта. – Пойду прослежу, чтобы они там не поссорились.

Армен вернулся к работе. К своему удивлению, он обнаружил под грудами мусора столько строительного материала, что его, пожалуй, хватило бы на восстановление дома.

Послеполуденное солнце обжигало. Армену казалось, что он варится в адском котле. Пыль и грязь, ложась на потное тело, вызывали постоянный зуд и не давали продолжать работу. Надо было умыться. Армен поискал взглядом и в траве под деревом увидел ржавое,  покорёженное ведро. Подойдя и подобрав его, он заметил чуть поодаль, в глубине колючего кустарника, старое жестяное корыто; оба этих предмета были брошены здесь будто специально для него. Находки так обрадовали Армена, что в голову невольно пришла дерзкая мысль: может быть, бесчисленные неудачи, наконец-то, остались в прошлом и чья-то милостивая рука открывает перед ним двери успеха? Надев сперва ведро, а затем и корыто на поставленное вертикально бревно, точно шапку, Армен, ударами молотка выпрямил их и улыбнулся: вот так, по капле, можно создать собственное хозяйство. Потом взял ведро и отправился к роднику.

Широкая крона ближнего дерева полностью накрыла родник своей плотной тенью, тишину нарушал лишь лепет воды, словно доносившийся из недр земли. Сняв рубаху, Армен тщательно умылся, положил ведро под струйку воды, а сам уселся рядом. Журчанье родничка навеяло на него дремоту, и он уснул.

Ему приснились дети, играющие на зелёной лужайке в залитой солнечными лучами долине. Все они облачены в незапятнанно-белые одежды и, дружно взявшись за руки, поют и кружатся в хороводе. В центре круга, свесив голову на грудь и замерев в ожидании, стоит Марта. На ней сверкающее чёрное платье, а голову украшает поблёкший венок, из-под которого выбились и трепещут на ветру длинные волосы. Вдруг слышится далёкий зов, который уносится к солнцу и словно растворяется в нём немым отголоском. Марта поднимает голову и смотрит на него грустным, умоляющим взглядом, а он машет ей рукой. Потом она отворачивается  и, разорвав кольцо хоровода, лёгкими, воздушными шагами медленно устремляется вслед за голосом, который прозвучал во второй раз. Дети останавливаются и провожают её глазами, после чего возвращаются к своим играм. Марта приближается  к самому краешку поля и исчезает в чёрной пропасти. Дети прекращают играть и гуськом следуют за ней. Далёкий зов звучит в третий раз и на опустевшее поле падает громадная тень, тень голоса…

– Ведро переполнилось, – разбудил его женский голос.

Армен, вздрогнув, открыл глаза: перед ним стояла упитанная круглолицая молодая женщина.

Виновато улыбнувшись, Армен тут же убрал полное ведро.

Женщина, почему-то нахмурившись, положила своё ведро на освободившееся место.

Армен отошёл уже довольно далеко, когда за спиной снова раздался голос женщины:

– А теперь рубашку забыл.

Армен смущённо вернулся. Женщина засмеялась коротким благодушным смехом. Беря из рук женщины рубашку, Армен обратил внимание на её слегка косившие глаза; казалось, она только что плакала.

– Сегодня закончишь строительство своего дворца? – спросила женщина с детски-простодушной улыбкой.

– Надеюсь, – ответил Армен.

– Значит, соседями будем, если, конечно, завтра ты не исчезнешь, – озорно сверкнула она глазами.

Армен ждал с вопросительной улыбкой.

– Да ведь не ты первый, не ты последний, – с грубоватой прямотой пояснила женщина. – Этот “Детский мир” здесь уже тысячу лет строят. Да никак не построят, даже фундамента нет. Придут, покрутятся два-три дня, а потом только их и видели…

– Как так? – поразился Армен.

– А вот так, – передёрнула плечами женщина. – Не с чужих слов говорю, сама тому свидетель.

– Да ведь Скорп распорядился сегодня же начать рыть котлован.

– Вполне возможно, – уклончиво ответила женщина.

Армен в недоумении молчал.

– Я здесь живу, – женщина показала рукой в сторону дороги, где стояло мрачно-громоздкое строение, черепичная башня которого возвышалась над деревьями.

– В этой башне?

– Да нет, – рассмеялась женщина. – Будет повод – как-нибудь покажу. Тебя как зовут?

– Армен.

– А я Маша, – и, словно встряхнувшись, посмотрела по сторонам. – Если понадобится горячая вода, стирка или ещё что, охотно помогу, – понизив голос, точно по секрету, добавила она и улыбнулась.

– Спасибо.

О Маше у него сложилось двойственное впечатление: то казалось, что это бывалая и расчётливая женщина, то наоборот – доброе и простодушное существо… Вернувшись к своим делам, он поставил ведро с водой в тень и огляделся: детей на поляне уже не было, да и Марта, по-видимому, ушла домой.

– Эй, паренёк, что ты тут делаешь? – раздался со стороны дороги сиплый голос.

Натянувший кепку до самой переносицы пожилой мужчина гнал перед собой нескольких телят и с интересом смотрел на Армена.

– Здесь будет строиться “Детский мир”, – объяснил Армен.

– Хорошо, очень хорошо, – одобрительно кивнул мужчина. – Молодец! – И, положив хворостину под мышку, он поспешил вслед за телятами, удалявшимися лениво-величественным шагом.

Армен постирал рубашку и повесил на ветку сушиться. Настал момент строить само жилище. Он начал с фундамента, чтобы накрепко соединённые между собой опорные столбы были как можно прочней и устойчивей. Он скрепил балки между собой четырьмя горизонтальными досками – каркас был готов. Потом крестообразно соединил верхние и нижние части противолежащих столбов, и домик стал обретать форму. Армен так увлёкся, что забыл всё на свете – людей, окружающий мир, себя самого, забыл где он и чем конкретно занят. Он словно отстранился от сути происходящего и уже не был тем, кто в данную минуту проливал семь потов, а лишь наблюдал за его действиями. Он тихонько напевал любимую песню отца, и реальной для него сейчас была только эта песня.

 

                                       Земля и небо в муках родовых,

                                       И море багровеет в тяжких муках,

                                       Тростник пунцовый в струях огневых

                                       Встаёт из глуби, корчась в тяжких муках.

                                       Дым поднимается из горла тростника,

                                       Огонь вздымается из горла тростника.

                                       Охвачен ярым пламенем тростник,

                                       И море занялось пожаром красным.

                                       И вот Ваагн из пламени возник,

                                       Юноша с ликом гордым и прекрасным.

                                       Пламя – его борода,

                                       Пламенем пышут уста,

                                       На голове – венец огня,

                                       Глаза – два  солнца в блеске дня.

 

– Эй ты! – раздался у него за спиной хриплый от ярости голос, – не верти головой, как червяк: повезло тебе, что я промахнулся!..

Из-за деревьев появилась огромная нескладная фигура и стала угрожающе приближаться. Это был Ата.

– Небось, душа в пятки ушла от страха, а? – злобно ухмыльнулся он. – Кто тебе позволил лапать мои инструменты?.. Посмотрите-ка на него! Кем ты себя возомнил? Дом себе, видите ли, строит!.. – Приблизившись, Ата остановился, выпятил грудь и смерил Армена презрительным взглядом.

– Но я же тебя спросил, – терпеливо напомнил Армен, глядя в мутные, в жёлто-красных прожилках, точно тухлые яйца, глаза Аты. – Скорп сказал, чтобы ты мне помог.

– Здесь я хозяин! – заорал Ата, приблизив искажённое бешенством лицо и обдав Армена зловонным дыханием. – И нечего хвостом вилять! Ты должен мне ноги целовать, чтобы я разрешил тебе здесь появляться! А то раздавлю… как и любого другого!.. – Грозно фырча, он выставил свой громадный кулак и грубо оттолкнул Армена.

– Уходи отсюда! – выдохнул Армен, чувствуя, что у него перехватывает дыхание. Он отвернулся и снова наклонился над щеколдой калитки. От негодования руки у него дрожали. 

– Это ты мне говоришь?.. Ладно, я тебе сейчас покажу… – Ата замахнулся для удара, однако тут же опустил руку, неожиданно захлебнулся смехом и пошёл прочь, мотая лысой головой. Это был странный, неестественный смех неврастеника.

Внутри у Армена всё клокотало от боли и гнева. Он пытался продолжать работу, но едва ли понимал что делает. Чувствовал, что самым простым решением было бы как следует проучить Ату, но тот скорее всего этого и добивался: в таком случае Армен потерял бы работу, по сути не успев её найти… Вдруг что-то заставило его круто обернуться: держа двумя руками над головой длинный железный лом, к нему приближался Ата. Застыв на месте, Армен ошеломлённо смотрел на него. Вытаращенные глаза громилы горели звериной ненавистью, и Армен понял, что если он сейчас шевельнётся, железный лом немедленно обрушится ему на голову. Несколько мгновений он не сводил с Аты бестрепетного, немигающего взгляда, а затем лицо безумца исказилось гримасой, он отбросил в сторону лом и быстрыми шагами уда-лился, что-то бессвязно выкрикивая и ругаясь. Армен бессильно рухнул на землю и прислонился спиной к изгороди.

– Хорошо, что детей не было, и они всего этого не видели, – прошептал он, понемногу приходя в себя.

 

 

3

 

Натянув кепку до самой переносицы и зажав под мышкой хворостину, человек возвращался с пастбища и гнал перед собой телят – точно так же, как несколько часов назад, но уже в обратном направлении. Сытые и умиротворённые, слегка покачиваясь, телята медленно вышагивали по дороге. Их длинные тени тянулись в противоположную сторону, будто хотели сбросить с ног удерживавшие их путы и снова удрать в степь. Армен, внимательно следивший за колыханием их теней, улыбнулся и лишь теперь обратил внимание, что день уже склоняется к вечеру. Вспомнил, что голоден, что не ел с ночи, а весь сегодняшний день его единственным хлебом было всё то, что ему довелось увидеть и пережить, и этот хлеб был то сладким, то горьким, то солёным, то безвкусным…

Человек сказал, что единственный здесь хлебный магазин находится на Большом перекрёстке, но он скоро закроется, так что Армену следует поспешить. Армен решил не мешкая последовать совету.

На краю дороги показался почтальон на своём велосипеде; он старался держаться на обочине дороги, более или менее гладкой, но вопреки его воле велосипед постоянно тянуло на ухабистую середину. Кончилось тем, что почтальон слишком резко вывернул руль и свалился вместе с велосипедом в подсохшую лужу. Колёса продолжали бесполезно крутиться в воздухе, и в этот миг Армена пронзило щемяще острое чувство неизвестности: он словно ждёт чрезвычайно важной вести, которая уже в пути: в воздухе, в убывающем вечернем свете или на погружённой в полумрак лесной тропе…

Раздался одинокий собачий лай. Слева от дороги возвышался довольно большой дом со свежевыкрашенными окнами и стенами, окружённый похожим на ровный ряд зубов красивым забором и имевший небольшой, но настолько хорошо ухоженный сад, что даже подстриженные кроны деревьев были так густо зелены, точно их тоже недавно покрасили. Возле забора, присев на расстеленную газету, малыш учил читать мохнатую собачонку примерно одного с ним возраста.

– А-а-а, – тыча пальцем в аршинные буквы заголовка, он строго косился на свою четвероногую ученицу, которая посматривала то на него, то на газету и без конца виляла хвостом, – Бэ-э-э…

Чуть дальше мальчик школьного возраста, привалившись к забору спиной, с какой-то безучастной сосредоточенностью вертел рычажок радиоприёмника. Внезапно ворота дома раскрылись и на улицу вышел высокий и плечистый полицейский в безупречно белой форменной сорочке и, не оборачиваясь, бросил хмуро и угрожающе:

– Хорошо, хорошо, но в следующий раз чтобы я этого не видел…

Тот, к кому были обращены эти слова, по всей видимости, являлся хозяином дома – краснолицый человек в чёрно-полосатом костюме, с солидным брюшком и глубоко посажеными глазами.

– Ясное дело, – отозвался он голосом, в котором слышалось то ли смущение, то ли затаённая насмешка. Он проводил гостя глазами и, поправив ремень на животе, усмехнулся и вошёл в дом.

Ноздри Армена стал щекотать едкий дым. За несколько домов от него под стеной приземистой хижины удивительно ровно и прямо поднимался в небо столбик густого дыма. У кучки горящих бумаг, газет и высохших листьев на корточках сидел худенький большеглазый ребёнок и сосредоточенно, изо всех сил дул на огонь, однако чувствовалось по всему: он едва ли понимает что делает, он смотрит и не видит, дует и не осознаёт этого. Глаза Армена стали слезиться, казалось, картина эта недосягаемо далека, точно скрыта завесой тумана, но в следующее мгновение он замер на месте: мальчик, привалившийся спиной к забору, оставил свой радиоприёмник, вскочил с места, помчался к дымному костру и с размаха ногой ударил ребёнка по голове. Затем, не теряя ни секунды, пронёсся мимо Армена, на удивление ловко, одним движением, взлетел на забор, перемахнул через него и скрылся среди деревьев. Всё произошло так быстро, что Армен не успел опомниться. И пока, придя в себя, он бежал к тлеющему огню, из хижины с пронзительным криком выскочила старуха, подбежала к трепыхавшемуся в горячей золе ребёнку, схватила его и унесла домой. Армен успел увидеть клочок дымящейся бумаги между спиной ребёнка и рукой старухи и услышать стук закрывшейся двери. Он ошеломлённо стоял у догоравшего костра и никак не мог взять в толк, что же тут случилось: ему показалась странной та молчаливая деловитость, та словно заранее, тайно, оговоренная согласованность, с которой всё произошло. Опустив голову, он непроизвольно стал раз за разом прижимать подборок к груди, и эти движения делали его похожим на лошадь или вола…

– Вы заметили, какой бесчестный был удал? – услышал он рядом чей-то голос. – Дикаль остаётся дикалём. – Пожаловался голос. – Здлавствуйте.

Это был почтальон. Мужчина с бабьим лицом: крупнолицый, розовощёкий, короткошеий, со странными бровями, одна из которых была изогнутой, а другая прямой, с короткими и густыми волосами, клинообразно нависавшими над высоким лбом, образуя нечто вроде козырька. Около Армена почтальон затормозил, и по тому как он сошёл с велосипеда, содрогнувшись всем телом, Армен вдруг понял, что это вовсе не мужчина, а женщина, и машинально бросил взгляд на её грудь. Женщина неожиданно зарделась.

– У меня для вас… для вас, – передвинув поближе висевшую на боку сумку, полную газет, писем и бумаг, она стала рыться в ней, что-то ища.

Армен ждал, недоумевая, и тут до него дошло, что к нему обратились на “вы”, и от мысли, что с ним могут говорить так уважительно, улыбнулся, польщённый.

– Вот, нашла… Белите, плошу вас… – Почтальонша протянула ему какую-то бумагу.

То была повестка в суд. Армен побледнел: на миг ему показалось, что на него заведено какое-то уголовное дело. Но внимательно вчитавшись в чьи-то небрежные каракули, он сумел разобрать имя истинного адресата – Адам.

– Вы ошиблись, – сухо сказал Армен и облегчённо перевёл дух. – Я не Адам. И вообще я здесь впервые.

Почтальонша удивилась, глянула подозрительно-испытующим взглядом, а потом, будто узнав, виновато улыбнулась.

– Плавильно, плавильно. Вы, навелное, тот алмянин, котолый будет стлоить “Детский мил”. Вы Алмен, да? Плостите.

Армен ничего не понимал.

– Мне пло вас одна девушка лассказала, Малта, – кокетливо улыбаясь, объяснила почтальонша, и в глазах у неё сверкнуло ненасытное женское любопытство. – Всё лавно я должна вам сказать, что люди с ума посходили: длуг длугу голло готовы пелеглызть… – Вот, к плимелу, этот Адам. Блосил свою жену, сошёлся с любовницей, а однажды ночью велнулся, сломал двель, плоник внутль и изнасиловал собственную жену, пледставляете? – округлив глаза, поведала почтальонша с таким восторгом, точно всё произошло на её глазах.

Армен нетерпеливо переминался с ноги на ногу, хотел попрощаться, но почувствовал, что тело наливается приятным теплом и что ему нравится эта милая картавость, которая так идёт почтальонше и придаёт своеобразный шарм её не слишком женственному облику. И Армен подумал о том, что неполноценных женщин не бывает, что женщина остаётся женщиной всегда и во всём.

– Знаете, – тихим, печальным голосом продолжала почтальонша, – честно говоля, я удивляюсь таким женщинам… Они сами виноваты. Мама мне всегда говолила: женщины сами виноваты… А для меня, – улыбнулась она нерешительно и как-то отстранённо, – для меня… Ой, вы голите!.. – вскрикнула она вдруг и, бросившись к Армену, потянула его за руку, при этом велосипед рухнул на землю.

Армен обернулся. Резиновый каблук его ботинка дымился. Он забыл, что остался стоять у самого огня, там, куда упал ребёнок, и на мгновение реально ощутил испытанную им боль. Потом он перевёл взгляд на почтальоншу, которая разглядывала его с жадным интересом, и вдруг его охватило непреодолимое желание обнять её и убежать вдвоём с нею куда глаза глядят, но перед ним тут же возникло лицо матери, и он виновато потупился.

– Надо помочь женщине, – недовольно-сердито сказала почтальонша, – а не стоять на месте. Она подняла велосипед, поправила зеркальце и села в седло. – Вот так, – мрачно добавила напоследок и тронулась с места.

Армен встряхнулся, посмотрел ей вслед.

– Во всяком случае, – уже отъехав довольно далеко, притормозила и полуобернув-шись крикнула почтальонша, – если хочешь, вечелом встлетимся на танцах, – и, нажимая на педали, рассмеялась…

Армен прибавил шагу. На углу той улицы, где Нижний Китак соединяется с Верхним, навстречу ему двигались две похожие фигуры, показавшиеся ему знакомыми. Когда расстояние сократилось, Армен узнал их: это были глухонемые братья, встретившиеся ему однажды ночью на пустынном вокзале какого-то посёлка. Он сидел под стеной, дожидаясь рассвета, когда из темноты появились эти братья. Лица их были в крови. Избитые, они кое-как добрались до вокзала и с глухим стоном опустились на землю. Армен подумал было, что это обычные пьяницы, но немного погодя вслед за ними на вокзале появилась старуха, простоволосая и босая. Путаясь в словах и перемежая проклятиями, она рассказала, что эти двое – её квартиранты, оба глухонемые и “сироты с детства”; двенадцать месяцев подряд днём и ночью работали они на строительстве дворца культуры, но, когда пришло время расплачиваться, руководитель стройки отказался платить и велел другим рабочим поскорее “убрать их с глаз долой”, иначе они и сами ничего не получат. Когда братья проявили настойчивость и отказались уходить ни с чем, остальные набросились на них и жестоко избили. “Вы ничем не отличаетесь от животных, мы не собираемся из-за вас лишаться своего заработка…” С помощью старухи Армен умыл и привел их в чувство, в ближайшей речке постирал их одежду, очистив от крови и грязи, а когда  усадил  братьев рядом с собой и старуха ушла, они взглянули на него и улыбнулись. Потом  наступила непроглядная немая ночь, рядом с ним молча сидели двое избитых людей, молчал и он. Было глубокое и кровное родство между ними троими, было исполнено смысла само их присутствие рядом, и он понял, что в этой жизни единственный понятный язык – эта великая немота, навечно живая и для безбрежного ночного неба, и для погружённой во мрак земли, и для безмятежного спящего мира, и для удалившейся старухи, и для него…

Увидев