АРМЕН, роман, 2005

Часть вторая, глава третья

 1

Армена не покидало гадливое чувство, что “Мечта” оплела его невидимой липкой паутиной и оставила на лбу нестираемое клеймо. Чьё-то чужеродное присутствие ощущал он в себе, кто-то затаился внутри и дышит вместо него. Внезапно он вспомнил, как Фузи поцеловал Клера. Эти двое и были тенью чужеродного присутствия, они и расстались только для того, чтобы снова соединиться. Вот почему им удалось так легко его обмануть и вовлечь в эту глупую потасовку. Наверное, они сейчас где-нибудь рассказывают об этом, обнимая друг друга, при этом Фузи хохочет, смакуя каждое слово, а Клер улыбается своей льстивой женственной улыбкой...

Армен поднес хлеб ко рту, но понял, что есть не сможет, пока не избавится от этого мерзкого ощущения клейма на лбу. Круто развернувшись, он пошёл к тому уединённому маленькому озеру, которое заметил на пути к “Мечте”. Его со всех сторон, словно оберегая, окружала густая стена камыша. Армен долго кружил вокруг, пока не углядел едва заметную тропинку, пропадавшую среди высоких стеблей. Осторожно ступил на неё и вскоре оказался на берегу озера.

Вода в нём была удивительно чистой и не имела болотного запаха. Непонятно, что его питало: поблизости не было ни реки, ни ручья. Видимо, существовал подземный источник. Точно такое же прозрачное озеро было в его горах, именно поэтому ему здесь так хорошо. Он погрузил лицо в воду и улыбнулся, вспомнив, как в детстве мать обнимала его круглую головку и нежно гладила. Сердце у Армена замерло от этого нежного прикосновения. Почудилось, что прошла бездна времени. Вынув голову из воды, он снова ощутил себя чистым, здоровым, сильным, – точно заново родился.

Хлеб был липким, кисловатым на вкус и всё же Армен испытывал невообразимое удовольствие оттого, что шагает сквозь эти тихие сумерки и может наслаждаться хлебом, добытым с таким трудом. Тем дороже и аппетитней становилась эта чёрная буханка. Какая-то неуловимая связь была между надвигающимися сумерками и этим хлебом: казалось, убывающий вечерний свет и хлеб незримо сливаются в одно и растворяются в нём, как если бы он по кусочку, не торопясь, поглощал этот день, освобождая место для наступающей ночи. Армен улыбнулся неожиданной мысли: он помогает времени выполнять свою извечную тяжкую работу. И тогда им овладело лёгкое и беззаботное настроение: не существует ничего, над чем стоит задумываться. Гуляй себе и ешь!..

Внезапно слуха его коснулись чьи-то жаркие приглушённые голоса. Армен остановился недалеко от высокого, в человеческий рост, кустарника, темневшего в глубине деревьев: голоса шли оттуда.

– Пусти… – словно пытаясь вырваться, говорила девушка.

– Пусти… – уговаривал её юноша.

– Пусти… – повторяла девушка.

– Пусти… – увещевал юноша.

– Пусти…

– Пусти…

– Пусти…

– Пусти…

Армен усмехнулся и хотел продолжить путь, когда раздался жалобный крик девушки. Он метнулся к кустарнику, и в его гуще, на довольно далёком расстоянии увидел их: юноша крепко прижимал к себе девушку, она извивалась в кольце его рук, при этом кофточка её расстегнулась, обнажив ослепительно белое юное тело.

– Эй, – пригрозил Армен, – не обижай девушку, оставь её!

Парень моментально опустил руки, а растерявшаяся девушка судорожными движениями стала приводить себя в порядок.

– Нет-нет, он меня вовсе не обижает, – крикнула она своим тоненьким голоском. – Мы уже большие и любим друг друга.

– Ну, если любите, всё в порядке… Правильно делаете, – рассмеялся Армен.

По узкой тропинке навстречу ему шла молодая женщина. В час вечерней прохлады она вышла на прогулку и обеими руками старательно толкала перед собой детскую коляску. Армен молча посторонился, уступая дорогу.

– Спасибо, – кивнула женщина с улыбкой.

Черноволосая, большеглазая, она привлекала внимание вдумчивым выражением лица и на редкость обаятельной улыбкой.

– Замечательная улыбка у вашей малышки, – озорно заметил Армен, кивнув на коляску, в которой мирно спал ребёнок.

– Это не моя малышка, – останавливаясь, внесла ясность женщина. – Это соседей моих… – Она внимательно посмотрела на огрызок хлеба в руке Армена и тут же отвела глаза. – Просто попросили погулять с ребёнком на свежем воздухе… А сама я не замужем.

– А вот у меня здесь нет никого, я один-одинёшенек…

– Гм…

– И я никого не жду…

Женщина понимающе кивнула.

– Гуляю себе и грызу свой хлеб…

– Это я уже поняла.

– А вы сильно тоскуете по своему возлюбленному? – неожиданно для себя съехидничал Армен и почувствовал, что переходит границу.

– Да, – женщина  окинула Армена быстрым взглядом и, чтобы скрыть замешательство, сощурила глаза. – К сожалению, сейчас он очень далеко… – Мечтательность, прозвучавшая в голосе, подсказала, что она не лицемерит.

 – Непонятно, – не унимался Армен. – Вы, такая красивая, ждёте, когда вернётся ваш друг?

– Так же как и вы.

– Но у меня нет возлюбленной.

– Это не имеет никакого значения, – сказала женщина. – Вижу по вашим глазам, что вы говорите неправду.

– Тем не менее я от всего сердца дарю вам все эти цветочные клумбы… – Армен развёл руки, показав на заброшенный и нещадно вытоптанный цветник, и нахально рассмеялся над собственной шуткой, мысленно с удивлением отметив, что, наверное, это Фузи смеётся вместо него…

– Вы очень великодушны, – обиделась женщина. – До свидания, – и она резко толкнула коляску, отчего ребёнок проснулся и захныкал.

– Извините, – опомнился Армен, – я не хотел…

Пройдя несколько шагов, женщина остановилась, успокоила малыша, поправила пеленки и ушла, не оглянувшись.

2

Два Китака – Нижний и Верхний – соединил в одно общий сумрак. Большой перекрёсток был погружён в сырую, угрюмую темноту. Вместо канувшего за горизонт солнца здесь горели четыре жидких уличных фонаря, жёлтый свет которых под порывистым степным ветром то слабел, то становился ярче. Равномерно освещался лишь громадный рекламный щит, опорные столбы которого уже не были видны, отчего казалось, что он взлетел вверх и завис над Китаком. Искажённые преломлением буквы на полотнище не позволяли понять смысл написанного. Может быть, новый закон успел устареть?..

 Тротуары были пустынны, лишь кое-где мелькали тени припозднившихся прохожих. Иногда мимо проносились машины, но ветер заглушал их рёв и уносил с собой. Китак свернулся в своей раковине и встречал ночь в бесчисленных норах, щелях и за тускло освещёнными оконными занавесками. Жизнь словно искала укромные уголки, чтобы укрыться от нескромных глаз. Удушающий запах пыли был невыносим.

На углу Армен хотел свернуть на ту улицу, по которой пришёл, когда у газетного киоска заметил человека; прислонившись к фонарному столбу, он понуро и потерянно стоял в одиночестве, неподвижный как памятник. Сердце Армена тревожно дрогнуло: показалось, что стоящий в неверном свете фонаря человек – он сам. Волна щемящей тоски поднялась в душе, словно перед ним было его потерянное детство; когда-то покинутое им, оно продолжалось отдельно от него и давно позабытый им мальчик вырос и превратился в этого одинокого человека под фонарём. Точно в горячке, губы Армена стали быстро-быстро бормотать что-то нечленораздельное. Что это – призрак или судьба?..

Он перешёл улицу и направился к человеку. И чем ближе подходил, тем больше убеждался в том, что не ошибся, и этот человек – не кто иной, как он сам, Армен: рост, голова, широкие плечи, поза, скрещённые на груди большие и честные руки… Невыразимое волнение захлестнуло Армена, к горлу подступил горький ком.

– Здравствуй, – хрипло вымолвил он, остановившись рядом.

Человек поднял глаза и уставился на него в глубоком недоумении.

– Хочешь? – Армен протянул ему хлеб.

Тот никак не прореагировал.

Армен внимательно вгляделся в лицо человека: это было его собственное лицо, но измождённое и постаревшее. В глазах сгустилось отчаяние – в сочетании с жалкой убогостью и роковой обречённостью. Сердце у него сжалось, ему хотелось броситься к человеку, прижать его к груди. Однако он сдержал свой порыв и с особой остротой ощутил затаившееся рядом одиночество.

– Ждёшь?

Человек переступил с ноги на ногу, но не ответил.

– Мне кажется, мы когда-то встречались, – сказал Армен.

Человек опустил глаза и продолжал молчать. В свете фонаря, точно одержимая, тучей металась мошкара. Мошки садились на голову и плечи человека, но он ничего не чувствовал, казалось, он вообще отсутствует, погруженный в безмолвие.

– Над тобой комары роятся, иди сюда, поближе ко мне. – Армен невольно протянул руку, но тут же отдёрнул её; веки человека дрогнули, он беззвучно шевельнул губами. Наконец он медленно поднял глаза и отрешённо взглянул на Армена. Эти глаза смотрели на него из неведомого мира, и в их тусклой, далёкой глубине Армен внезапно увидел судьбу…

Он повернулся и, не попрощавшись, с тяжёлым сердцем побрёл дальше. На углу улицы перед ним неожиданно появился, точно из-под земли вырос, мужчина, с головы до ног одетый в чёрное. Это был длинноволосый, среднего роста молодой человек лет тридцати  с густой и длинной бородой, острыми скулами и мелкими, с красноватым отблеском, глазами. Окинув Армена подозрительным взглядом, человек быстро прошёл мимо. “Это он”, – мелькнуло в голове Армена, и он зябко поёжился. Решительным шагом длинноволосый направился к стоявшему под фонарём и ещё издалека, широко раскинув руки, что-то ему сказал. А поровнявшись с ним, обнадёживающе похлопал по плечу и, не останавливаясь, продолжил путь. Стоявший под фонарём нерешительно застыл, потом покорно последовал за длинноволосым, размахивая своими большими и честными руками…

Улицы были темны и пустынны. Они как назло без конца повторялись, чтобы запутать Армена. Он долго блуждал, прежде чем найти обратную дорогу. Была уже глубокая ночь, когда он подошёл к площадке, на которой днём играли малыши.

Фундамент для “Детского мира” так и не был вырыт.

© Альберт Налбандян

© Севак Арамазд